ЭЙРЫ 1. Письмо было от Сережи, а почерк на конверте, был не его. Я распечатал конверт. На сложенном вдвое тетрадном листке Сережиной рукой было написано примерно следующее; « Здравствуй Тезка. Я нахожусь в избе под Кара - пилой. Это письмо отправляю тебе со Степой Орешкиным, он тебе его должен отправить почтой. Если ты еще хочешь посмотреть на то, что я тебе обещал показать, приезжай к числу «эн», выходить буду числа «эм»». Ниже стояли дата и подпись «Сергей Шелехов». Я еще раз пробежал глазами по серенькому тетрадному листку в косую линеечку и представил, как штатный охотник Сергей Шелехов, шел к соседу на зимовье, что бы передать этот листочек бумаги, специально для меня. Значит это важно. Недолго думая, я решил ехать. Сложил в понягу необходимые вещи, собрал документы и выехал на вокзал. Ехать нужно было поездом, и я, лежа на полке, вспоминал, как мы в том году вывозили из тайги штатного охотника Шелехова. Тогда мне и удалось познакомиться с Сергеем. Худощавый, подкашливающий человек лет сорока пяти с красивой окладистой бородой и детскими глазами был малоразговорчив и, когда мы встречались с ним взглядами, улыбался. Но по слухам я знал, что охотник этот был со стажем, и как принято здесь говорить, таежник был битый. 2. Забирали мы его с самого последнего участка. Техника не могла пробиться к его угодьям и в лучшее время, а в ту зиму, и подавно. Поэтому шли к условленному месту. Охотник заранее сносил туда вещи и в нужный день вышел на встречу техники. Угодья назывались Кара-пила. Место считалось не удачным для организации промыслового участка и заслуженно пользовалось дурной славой . Шелехов там стоял семнадцатый сезон. Все семнадцать сезонов один. Только он и его маленькая собачка по кличке Шелти со стоячими ушками и похожая на лисичку. Добывал в основном пушнину: соболя. Соболь на его участке был славный. Под Кара-пилой попадались редкие черно-седые коты. И это все знали. Ловил рыся, при необходимости добывал медведя, но специально его не стрелял. Говорил, что они умеют договариваться. Отстаивался у него и копытный зверь. Но желающих на его на его участок, все равно не было. Только один Сережа. Мы помогли ему скидать вещи в машину и тронулись. В машине было уже шумно. Все тут же принялись над ним подтрунивать и подшучивать. Дескать, совсем парень одурел от одиночества. Мало того, что один, так еще и в таком дурном месте. А он, возьми да и скажи, что он там не один и ему есть с кем поговорить. Сначала наступила тишина, охотник-мужик суеверный. Но разговор перевели на медведей, его коллег, и снова раздался хохот. Вот так весело и дружно мы въехали в деревню. Выгружались по очереди. Кто-то наметил баньку, кто-то Маньку, кто-то домашние пироги. Когда выгружали Сережу, я у него спросил. - А что, это, насчет того, что ты не один. И тебе есть с кем поговорить, а? Серьезно? - Да. А ты не веришь? - Да нет, верю, только хотелось бы узнать, с кем. Увидеть. - А хочешь? - спросил Сережа. - Хочу, - ответил я. - Так я тебя позову, как-нибудь, - сказал Сережа и улыбнулся. Мы пожали друг другу руки и разошлись. А сейчас, я ехал на встречу. С кем и куда, не знал сам. В общем, Сережа позвал, как и обещал. 3. В райцентр я приехал вечером, поймал машину и выехал в деревню. Добрались затемно. Глухая таежная деревня встретила меня полуобморочной тишиной. Я подходил к дому Степана и отбивался от собак, которые, как змеи, выбрасывались из подворотен, шипя и скалясь. На крылечке загорелся фонарь и вышел Степан. Шестидесяти семи летний холостяк, крепкий телом и головой, носил кличку, согласно фамилии - Орех. Степа заулыбался, мы обнялись и прошли в дом. Сели у печи, закурили. Орешкин давно жил один. Хозяйство у него было очень скромное, но было. В тайгу удавалось выбраться, когда приезжала сестра, а так все дома, топил, сеял, косил. - Как ты, Степа? - спросил я. - Нормально. Дрова, сено, картошек накопал, бычка вот, зарезал. В общем, как говорится, вошел в зиму. - Зять - то, приезжает, помогает? - пытал я Степу, заранее зная ответ. - А то? Как же. Приезжает, помогает. Сам- то я, один, бычка не поем. Помогает. Степа неожиданно повернулся. - За конем пришел? - Да, Шелехов сказал, что дашь коня и соберешь в тайгу. - Я все собрал, что тебе нужно. Когда поедешь? - С утра, - ответил я. Ну…, я так и думал, - Степан решительно встал. - Винтовку мою возьмешь, или со свом пойдешь? - спросил Степан. - Со своим, - ответил я. Степан вышел и быстро вернулся. Развернул сверток и поставил мой СКС у печки. Потом подошел и внимательно посмотрел на меня. - Ты что, Орех? - Не ходи туда. Не надо тебе туда ходить ,- Степан участливо закачал головой. - Брось, Степа, - я взял старого бродягу за плечо, за Зайчика боишься, зря, ничего с твоим лашпаком не случится. - Господь с тобой, - не в коне дело. Просто не нужно тебе туда. Не ходят там нормальное люди, худое место. Ты же сам знаешь. Степан начал переставлять вещи с места на место. 4. А Шелехов, что, по-твоему, ненормальный? - спросил я Степана. - Да, ненормальный. И отец был у него ненормальный, февралем звали. Потому, как не хватало. И мать его, кто трезвый, стороной обходит. - Ну, положим, мать его я хорошо знаю, - возразил я. И что? Людей лечит. Ходят слухи, что она ведьма. Что глаз у нее дурной. Что нельзя ей смотреть на детей малых и на скотину чужую. Так она и не лезет ни к кому. В затворе живет. Но когда худо, ведь к ней идут, не смотря на глаз ее, ведь лечит? И ты, Степа, забыл, как у нее на ведре с копытами сидел? Забыл, кто тебе геморрой вылечил? А я вот, помню, как ты из тайги на Зайчике лежа ехал. - Да, лечит, а потом снова калечит. Сына-то своего, что вылечить-то не может? А? Я знал, что у Сережи больные легкие. Давно застудил. Зимой искупался в реке, что ли? - А говорят, что такие люди не могут свою родову лечить, только чужих лечат. - Ладно, Степа, за мать Сережину, говорить не будем. Я ее сам знаю. Сам на тех ведрах сидел. А отца, почему февралем звали? - Не хватало у него, как у февраля. Только у одного дней, а у другого мозгов, - Степа замялся. Странный он был. С Сережей хоть какая – некая, а собачка живет. А того даже кобели стороной оббегали. Столб нюхать боялись, на который он мочился. Охотился всегда один. Еще дальше, чем сын. В лицо, конечно, никто не называл, но февраль, но он и есть февраль. Я знал, по слухам, что воевал, ранен был. По ранению пришел домой. Потом работал всю жизнь в лесу. За разговором сборы закончились. - Степа, как заходить лучше? Что вода, как дорога? - Пойдешь тайгой, - отрезал Степан. 5. Так, я мысленно представлял, как буду идти тайгой, а не дорогой. Нужно переправиться через реку. Она не замерзла. Плюс с десяток проток в пойме. Брода я не знал. - А тебе и надо брод знать, - читая мои мысли, сказал Степа. Заяц все знает. Он и проведет. Подъедешь к броду, брось поводья и держись за луку крепче. Он на выходе рвануть может. Степа достал с печи старый плакат с призывом защитить себя прививкой от клещевого энцефалита, перевернул его, взял карандаш, и, подумав секунду, ткнул пальцем в дальнюю стену хаты. - Кара-пила там. Сориентировал стол, постелил плакат, нарисовал в правом нижнем углу собачью будку и приписал, «Наш дом». Наступило одно из самых любимых занятий охотников – рисование карты и прокладывание маршрута. Он живет в каждом охотнике и каждом таежном бродяге, он бередит душу и воспаляет воображение, он заставляет сбивать ноги и натирать лямками плечи, заставляет горько сожалеть и безумно радоваться жизни. И имя ему – «черный геодезист» !! Степа раздувал щеки и разводил руки. Рисовал на карте огромные круги и стрелы. Присев, под что – то проползал, и втянув живот, протискивался во что – то узкое. Я смотрел завороженный на это действо и не верил, что в шестьдесят семь лет можно так увлеченно водить по пыльному плакату пальцем. - Все понял, - выдохнул Степан? - Нет. - А я кому рисовал, - Степан ткнул пальцем в абракадабру? - Где плотбище, - спросил я? - Туут, - радостно ответил Степан и приложил к своей карте, ржавый, размером в половину спичечного коробка, ноготь. - А изба в «Убитом»? - Тууут, - еще радостнее ответил Степан. - Обратно реку буду переходить у «Горелого»? - Да. - А от брода, если к избе Шелехова держать, Кара-пилу видно? - В хорошую погоду видно. - А затянет? - Держи северо - восток, а как зайдешь в ключ, Зайчик сам поведет. Он не раз был на том зимовье, приведет. - Завтра я заночую в урочище, - продолжал я пытать Степу. - Да. - А послезавтра? - А послезавтра, поздно ночью, ты должен быть у Сережи. - Вот ты загадал. Тайга! Как таежный дух впустит еще…. - А я не гадал. Мы так решили с Сережей, рассчитали. Я улыбнулся Степану, и мы вышли покурить. - Ну, раз так решили, значит, так тому и быть. А Зайчик выстрела боится? - спросил я. - Нет, винтовку хоть между ухов клади, даром, что Зайцем назвали. Я приставил к выходу карабин и понягу. Легли спать, а выезд наметили в шесть. Утром Степа мне напомнил, чтобы не начудить на броде, не трогать Зайчика, он все сделает сам. Мы попрощались. Так и вышло. Зайчик все сделал сам. И на второй день, уже поздно ночью, нас веселым лаем встретила Шелти. Зафыркала кобыла под навесом, из трубы снопом полетели искры. Сережа подбросил дров. 6. Я подал хозяину карабин и слез с коня. Поздоровались. Сережа разбирал коня и снимал торока. Я разминал хрустящие ноги. Задали Зайчику корм и вошли в избу. Сережа махнул рукой на левую от дверей сторону. Я принялся свешивать на «свои» гвозди вещи и размещаться на «своих» нарах. Умылся, взъерошил волосы и поставил на стол подарочек. Бутылку водочки в стекле. Сережа водил ложкой в бачке. - Язык отварил для гостя и гречки напарил с жиром, будешь? - спросил Сережа. - А то? Кто же откажется от такого угощения? - Ну и хорошо. Хозяин делово разложил я зык по чашкам, а гречку поставил на середину стола в бачке. Мы выпили. Захмелев и распарившись, я и забыл, зачем ехал. Да и спрашивать не прилично, хозяин сам скажет, когда нужно будет. Судачили о моей дороге, о нынешнем сезоне, о проблемах в мировой экономике. На печке зашипела вода. Подошел пятилитровый чайник. - Будем пить чай, - сказал Сережа и всыпал горсть заварки в чайник. 7. Сережа разлил чай по кружкам. - Малину любишь? - спросил он. - Да, - ответил я. Сережа поставил на стол чашку с малиной. - Я тоже малину люблю, угощайся, - и он придвинул ко мне чашку. На меня смотрел викинг с голубыми, детскими глазами и улыбался. Я перевел взгляд с малины на него. Зимой на столе стояла чашка свежей малины, с ворсинками, совершенно живая и пахла июльским, таежным зноем. - Откуда свежая ягода зимой. - Эйры сегодня принесли, угостили. У меня пересохло в горле и задрожали губы. - Какие Эйры? Ты забыл? Я же говорил тебе, что живу не совсем один. Ты хотел посмотреть. Вот я тебя и позвал. А ты молодец, приехал. Я пил чай с малиной и думал, какой я молодец. Мне и присниться не могло, что события будут развиваться таким образом. Степа Орех отговаривал ехать. Слухи ходили, что Кара-пила дурное место. Допили чай. Закурили. - Завтра утром я тебе все покажу, - сказал Сережа. - А вечером сегодня можно, - предложил я, решив, что лучше уж отмучиться сразу. - Утром. - Хорошо, - я обреченно кивнул. 8. Спал я на удивление хорошо. Но мысль, что у Степана Шелехова не все дома, меня не покидала. Утром вышел на улицу и заметил, что заметно похолодало. До того, на редкость мягкая и теплая зима, начинала забирать свое. Хорошо и плотно завтракали. Долго пили чай. Маленькая Шелти играла на улице с конем. Зайчик пугал ее, а она пугала Зайчика. Зайчик боялся и убегал. А она догоняла. - Сережа, а кто они? - Да такие же, как ты и я. Люди. - А ты их давно знаешь? - Я нет. Они меня давно. С ними отец долго жил, их тогда много было. Сейчас осталось мало. - А где они живут, - не унимался я. - Зимой в пещерах под пилой. Лето на озеринке стояли, в горах. Мы ехали к подножию Кара-пилы верхами и я пытал Сергея. Он мне рассказывал про жизнь непонятных мне людей, про их быт, болезни, проблемы. Я слушал, смотрел на этого человека, и не мог понять, в здравом он уме, или нет. И все больше и больше приходил к мысли, что не знаю. Одно мне было ясно точно, что в деревне он, безусловно, был не «своим». Трудно таким людям быть понятыми и принятыми в мирской суете. 9. От неожиданности я чуть не вылетел из седла. Зайчик захрапел и приседая на задние ноги, начал сдавать назад. - Тпрууууу, - Сережа схватил коня за узду. Спешились. - Дальше кони не пойдут, - сказал Сережа. По Зайчику шла мелкая дрожь. А тропа, ведущая к подножию Кара-пилы, сужалась. - Тихо Заяц, - я поглаживал коня. Дрожь проходила. Мы привязали коней под елкой и пошли пешком. Шелти осталась. В самом ущелье было тихо, а над пилой ветер сочинял свои гимны. - Что это? - спросил я, показывая на скелет марала. - Кости. Скелет был полностью в сборе и был абсолютно свежим. Создавалось впечатление, что он из зоологического музея, и, если бы я не отличал настоящих, живых костей, от пластиковых, я бы так и подумал. На костях не было ни одного кусочка мяса, ни одной жилки, ни одной кровинки. Как будто неведомая сила вытряхнула кости из плоти. Глазами я видел картинку, видел застывшую хвоинку в зубах животного, а вот ум, отказывался это принимать. Мне вспомнилась детская игрушка. На подставке с пятачком внизу, стояла коровка. Нажимая на пятачок, коровка складывалась и падала. Отпустищь клавишу - коровка поднималась. Скелет мне напомнил эту сложившуюся коровку. - А почему они так? Целиком лежат? В сборе? - Я не знаю, они всегда так делают. Да-а-а, и ворон нет. Оно и понятно, им тут делать нечего. Сережа мне показывал небольшое озерко в разложине и рассказывал, как здесь летом стояли Эйры. Я смотрел сверху и слушал. Мне представилась картина, как у зелено-голубого озерка ходят люди, дымят костры и вялится рыба. Воображение рисовало лики и облики. - Идем, - чья-то рука легла мне на плечо. Я медленно обернулся. - Пора уже, - сказал Сережа. Поздно. Мы пошли обратно. Вниз. - А где… - Не знаю. Может быть, заняты чем, а может быть не захотели придти. - Может меня не захотели видеть? - Нет, не думаю. 10. Весь вечер мы собирались. Нужно было закрывать избу и выходить в деревню. Мои руки и мой конь, в этом деле были не лишними. Утром убрали остатки на лабаз, попросили у доброго таежного духа выпустить нас из тайги и выехали. Кара-пила постепенно становилась все меньше и меньше, и вскоре, вовсе скрылась в облачной дымке. Много за ту дорогу я услышал интересного, а главное почувствовал. Сережа оказался прекрасным рассказчиком и хорошим собеседником. Он отлично ходил, ориентировался, и, находясь с ним рядом, быстро понимаешь, кто в этой стае матерый, а кто переярок. С таким поводырем можно было ходить слепому. Я смотрел на эту грубоватую картину с неяркими красками в простенькой раме и видел за ее мазками тонкий и нежный, как батист, холст… Мы стояли у «Пазика». Сережа меня провожал. Докуривали. - А ведь Эйров нет, - сказал улыбаясь Сережа, а? - Нет, - ответил я, они есть, просто их не все видят и они не всем показываются. - Ты их увидишь. Сергей пожал мне руку и попросил повернуться. Я повернулся. - Это тебе подарочек,- сказал Сережа и засунул мне сверток в поняжку. Дома я обнаружил в свертке два черных соболя. Это были соболя с Кара-пилы. 11. В марте мне пришло от Степана письмо. В письме Степа писал, что зимой Сережа умер. Легкие были больные. Далее, просил приехать и сходить на Кара-пилу. Забрать с избы капканы и еще что-то, в письме Степан не писал, что, но я знал: Сережину винтовку. Степан обещал меня подождать внизу и помочь мне все вывезти. В мае я приехал в деревню и сразу пошел на кладбище. Шел и вспоминал Сережу. Перед воротами столкнулся с двумя стариками. Я их не знал. Мы встретились взглядами и разошлись. Странные, лица суровые, а глаза, как у детей. Я быстро нашел могильный холмик с крестом и табличкой. На табличке было написано, Сергей Шелехов и стояло две даты. На холмике лежал букет свежих цветков и пластина бересты. На бересте стояла чашечка свежей малины. 19.01.2011г. Petr…sh
